Статья из газеты Пензенская правда.
Явление народу бунтаря.
17 мая в 16 часов в Пензенской картинной галерее состоится событие для нашей культуры очень и очень примечательное.‘Именно: открытие выставки художника Виктора Непьянова. Представлены
будут картина ‹Пугачев в Пензе», работа над, которой стала делом жизни художника (он посвятил ей 12 лет), и десятки эскизов к этому полотну. Понятно. что столь масштабная работа найдет себе немало сторонников и немало противников, вызвав множество споров и среди художников, и среди критиков. и среди зрителей. Единственное. Наверное. перед чем единодушно склонят головы все - это огромный труд талантливого художника. верность идее и выбранному пути. Но все это будет после.
А пока. думается. уместно вспомнить о другом событии. Почти 140 лет назад мыслящая Россия спорила о том. что единодушно приняла Европа. О грандиозно создававшемся 20 лет. полотне Александра Иванова "Явление Христа Народу"- Должны были пройти многие годы, чтобы работа Иванова стала, по сути канонической стихли споры. И вот век двадцатый являет картину не менее грандиозную по замыслу, сроку работы, и масштабности происходящего с той лишь разницей , что поменялся знаки художник обратился к иной полярности. К пришествию бунтаря. Считать ли Пугачева таковым, вопрос, скорее, риторический. В восседающем на переднем плане картины облаченном в красное Пугачеве клокочут энергия и сила бунта, чуть наклонена голова и бесовская чья то физиономия нашептывает что-то на ухо. Вокруг десятки персонажей: победители и побежденные, алчущие наживы, и жаждущие мести, милосердные и озверевшие от крови. Горят усадьбы, вьются в небе птицы, волокут кого-то к расправе. Смута. И смутен пейзаж с предгрозовым небом. дымом пожаров. Вот век - что завершается в дыму и разброде под предводительством зловещей фигуры. которой шепчет, шепчет что то без устали бесовская рожа. Страшен народ, пробужденный для убийства. Хотя не апокалипсис еще. Еще подают воду раненому, еще не скрыл дым лика на иконе, еще не все лица искажены гримасой жестокости. Художник - свыше! 140 лет назад Александр Иванов писал, как освещенный солнцем шагает к воде Христос. Писал народ, пробуждающийся для любви, готовый принять ее посланника. Писал с искренней верой, которую не оспаривали даже тогдашние служители церкви, что так и будет. Где, на каком ‚таком повороте шагнул этот народ в другую сторону? Почему не успел подойти ивановский ‚Христос а те, кто ждал его 140 лет спустя, так н не дождались? От того, унесем мы с собой в ХХI век эти вопросы проясненными или же безответными, зависит и судьба этого века.
В картине Непьянова противопоставлены не только Пугачев и связанный, но не сломленный помещик, но даже более того - Пугачев и огромный, по пояс обнаженный мужик, наливающий воду раненому. Добро и зло. Извечный вопрос. от которого не убежит ни один настоящий художник. Непьянов решает его по-своему. Ужасу он противопоставляет спокойное человеческое мило-
сердце - "возлюби ближнего своего" . И приглашает к серьезнейшему разговору, для которого остается еще время.
И. КРАМСКОЙ.
Художник, кто ты?
Картин много,И завершенные,и находящиеся в работе. Пейзажи,портреты... Моё внимание привлекает большое полотно. Хозяин мастерской - Виктор Васильевич Непьянов рассказывает о картине.
— Она называется: ‹Емепьян Пугачев. Народный бунт в России». Около двух лет назад я окончил-таки работу над ней. — „ Но почему город до сей поры не увидел картины? Ведь выставка ее планировалась весной этого года и, насколько я знаю, готова цветная афиша. А каталог?
— Намечалось издание буклета. Художник А.Ф. Меркушев сделал прекрасный эскиз" к нему. готовы цветные слайды, цветоделение для печати, искусствовед О.А. Иванчикова написала небольшую
статью. И на этом дело застопорилось. Чтобы напечатать буклет, нужно несколько миллионов рублей. У меня таких денег нет В департамент культуры обращаться неловко, его работники и так очень многое сделали для меня. Нужен спонсор. Пока его найти не могу.
— Вы мечтаете организовать выставку одной картины?
— Это будет одна картина и к ней подсобный материал
—более 150 этюдов и более 100 рабочих эскизов и рисунков. Место предоставляет картинная галерея им.К.А. Савицкого. Надеюсь, что вам удастся решить финансовую проблему. И справед-
ливость восторжествует-“А ведь вы на протяжении 13 лет все свои силы, энергию; ‚талант вкладывали в эту огромную картину, у вас были большие материальные затраты. Я знаю, что вы
ездили по местам, где бывал Пугачев, и не только в нашей области; на свои деньги шили костюмы персонажам картины, оплачивали труд натурщиков, да! масляные краски, холст дорого стоят. И честно говоря, я поражена вашим бессеребреничеством. ‚ Никогда не гнался за деньгами. Всегда работал над собой и жил большой идеей в творчестве.
— Духовность для вас выше всех иных планов существования?
— Духовность — это громадная внутренняя сила... Она делает человека подобием Божьего образа, спасает нации от гибели...0днажды к некоей девушке, пережившей ленинградскую блокаду. постучали в дверь. На пороге стоял пленный немец — молодой, голодный, изможденный солдат. Он протянул руку и на ломаном русском языке попросил хлеба. Девушка впустила его в
комнату, налила тарелку горячих щей, положила хлеб, что у нее был, и пригласила немца сесть за стол. Он долго-долго стоял, словно пораженный молнией, потом отрицательно замотал головой и
ушел. Прошло несколько лет и однажды к девушке приехал тот самый немец с родителями и в братом и сделал предложение выйти за него замуж Величие духа русской женщины покори-
ло врага-немца. Он говорил: «Я шел по русской земле. как — хозяин, поджигап деревни, расстреливал детей и женщин и ‚все время думал потом почему же мы оказались битыми. И '
вот эта женщина. которая пережила в блокадном Ленинграде страшный голод отдает врагу последний кусок’ Или ВОТ ДРУГОЙ пример Однажды‚ в Доме творчества академической даче им. И.Е.
Репина — подошел ко мне человек и сказал: «Мне нужно приобрести одну картину пейзажного плана для ректора одного из московских институтов». Я показал свои работы. Вдруг он увидел на стене этюд обыкновенной телеги, колесо которой стоит в грязи. и еще этюд, где на черной земле нарисован был обыкновенный сарай из бревен. Он загорелся идеей их покупки Я засмеялся: «Зачем вам нужны рабочие этюды к картине? Покупайте цветы или пейзажи с речкой». Он очень строго на меня посмотрел и сказал: будучи ученым большого московского института, я читаю
лекции за границей. За те четыре месяца, пока нахожусь в Америке, устаю от всего стерильного и от строгого порядка (там даже краны не капают!). А вы — национальный художник. чувствуете Русь, эти две работы напоминали бы мне Родину... ’ Когда началась перестройка и были открыты границы. иностранцы-бросились в Россию и машинами стали за бесценок вывозить произведения
искусства современных советских художников. Они ездили сюда за духовностью. Русская духовность в Европе. как глоток родниковой воды. Наши власти вовремя спохватились. и сейчас закрыт свободный вывоз произведений искусства. — Но тут две стороны дела — ведь и у художников сузилась возможность реализации работ?
Конечно, художнику стало трудно жить — заказов нет, и он выходит на панель продавать свои работы. Уровень художественный падает, и народ к этому привыкает. Ширпотреб становится в моде...
— Виктор Васильевич, а как вы оцениваете то, что продают на пензенской панели? ' — Профессиональных художников из нашей Пензенской организации СХ России там не видел. Департамент
культуры областной администрации поддерживает профессиональных художников, с выставок приобретает для картинной галереи некоторые работы. А среди тех, кто выставляется у фонтана.
есть хорошие ребята. Способные Но хочу привести эпизод разговора с одним российским композитором. Я спросил его: «А как вы относитесь к тем музыкантам, что играют в ресторане или на
улице?» Он ответил: «Иду и затыкаю уши!» — Что вы думаете о новых русских» — наших современных российских предпринимателях? — Хорошо было бы, если бы предприниматели обладали высокой духовностью. Есть слова К Маркса о том, что у капиталиста нет Родины, что за деньги он может продать и отца, и мать. Но я лично этому не верю. У нас в России были высоко духовные капиталисты, такие, ‘как братья Третьяковы, С. Морозов, П. Солдаттенков, и другие. Они обогащали не только себя, но и Россию. И среди наших современных предпринимателей, думаю,
найдутся оодвременем умные и духовные люди. С Виктором Васильевичем Непьяновым можно разговаривать часами, которые пролетают, как минуты; Но наше интервью ограничено размерами газетной полосы. И я прошу извинения у Виктора Васильевича, что не смогла передать всю глубину его мировоззрения. Надеюсь, что в недалеком будущем жители нашего города увидят его персональную выставку, погрузятся в мир его творчества и обогатят свою душу.
Т. ФИЛИМОНОВА.
1995г.
ВИКТОР НЕПЬЯНОВ. «СЕБЯ Я СЫНОМ НАЗОВУ СВОЕЙ ОТЧИЗНЫ…».
… Дантова лестница, на ступенях которой так легко представить себе встречу с самим Леонардо, высечена искусно и просто. Художники восходят по ней всю свою жизнь. И только единицы достигают вершины. Поэтому так легко складывается в воображении встреча на ступенях лестницы Данте с Виктором Непьяновым. Всего на мгновение, неуловимое, как микронный слой сфумато.
Такие встречи напоминают запах озона после летнего ливня в липовой роще. Соприкосновение с человеком, обремененным искрой Божьей. Некой тайной. Знанием. Талантом…
Непьянов служил искусству и служил искусством. Истово, до последней молекулы своего таланта. Это служение он понимал и принимал как послушание, как свое личное движение к истине.
За нею Непьянов, собственно, так часто и совершал свои – не поездки, именно паломничества длинною в десятилетие, в Краснодарский край. В городок Горячий Ключ. На древнюю землю Фанагории. Где жили обернутые в хитоны философы, творили художники и поэты, бушевали Митридатовы войны, куда бежал изгнанный из Константинополя император Юстиниан, где у родников Ключевой горы стоит Иверская часовня.
А в часовне этой -- Одигитрия. Чудотворный список с той самой Иверской иконы Божьей Матери Вратарницы, которую монахи с Афона когда-то прислали в подарок царю Алексею Михайловичу. А саму Вратарницу писал апостол Лука…
Горячий Ключ для Непьянова был исполнен глубочайшими смыслами.
Там, у подножия Абадзехской горы, и спрятано Дантово ущелье. Точная копия воссозданного природой, словно списанного с Алигьери входа в миры Осуждения, Искупления, и восхождения в мир Познания.
По дну ущелья струится влага. Родник. Вот сейчас покажется ладья -- «Ладья Данте» Эжена Делакруа, и воздух ущелья наполнится вот этими красно-оранжевыми и темно-оливковыми тонами, которые так любил Никола Пуссен. А окрестные пышные, райские чащи вот-вот явят Спасителя, созданного Александром Ивановым, и Тицианова Беатриче Виктора Непьянова, его Живопись, повлечет вас на вершину. На Абадзехскую гору. К абсолюту. В хорошей компании. С Сезанном, Гогеном, Пикассо, Репиным и Суриковым, с Кончаловским и Рерихом, с Лентуловым и со всем «Бубновым валетом»: искусство непреодолимо. Ибо только оно понимает жизнь во всей ее чистоте, невысказанности и тайне, исполненной высшим смыслом: «Красоты в пустыне нет, красота в душе араба»…
Непьянов наполнял себя искусством.
Это про Непьянова: живи, как пишешь; пиши, как живешь. Ему потребно было это десятилетие Горячего Ключа, чтобы облечься плотью, вещественностью цвета, его форм, смыслов и драматургии.
Напряженнейший кусок земного бытия!
В нем постижение последнего шедевра Тициана, вылепленного пальцами из краски, контрасты и подмалевок Делакруа, из которого неминуемы градации Сезанна («Писать надо как Пуссен, но с натуры»), лессировка Ренуара, композиционные решения Репина, а также понимание, зачем и для чего изучал русский лубок и домонгольскую икону Лентулов…
Вывод: служа искусству, всегда находишься на расстоянии вытянутой руки от гения. Надо только протянуть эту руку.
Пуссен изучал трактаты да Винчи, вручную обмерял в Риме античные статуи, занимался математикой, копировал Тициана, штудировал Торквато Тассо. Самого Пуссена, в свою очередь, изучал Делакруа, написавший о нем исторический очерк. Делакруа, наполненного Тицианом Вечеллио, изучали Мане, Моне, Сезанн и Ренуар, а от Делакруа, следственно, одной рукой подать до Иванова, а второй – до Репина, Сурикова, Лентулова и далее везде…
Непьянов, безусловно, знал этот закон коловращения сущностей искусства, как знает его всякий мастер. Но в том-то все и дело, что Непьянов, один из немногих, подобно всем великим, обязал себя лично проделать весь этот путь. Сантиметр за сантиметром. Шаг за шагом.
Каждый настоящий художник проходит этот путь. И каждый раз у каждого этот путь – особенный…
Десять лет постижения таинств.
И работа – мучительная, страстная, ослепительно-радостная работа над шедевром -- «Емельяном Пугачёвым».
1. ПОЛИФОНИЯ ПОИСКА.
Заметим: ко времени создания «Пугачёва» Виктор Непьянов был уже далеко не мальчик. Это был давно сложившийся, авторитетный, блистательный мастер лирического пейзажа, пейзажа-натюрморта, развивший совершенно отдельный жанр: натюрморт-картину, кроме того, автор ряда потрясающих портретов.
Пейзаж-рассказ, пейзаж-новелла, раскрытие духовной взаимосвязи человека с жизнью природы и жизнью вещей, философское осмысление и поэтизация «души мира» -- это Непьянов. Поэт на холсте. Который «… в утверждении этой красоты обыденного главную роль отводит именно цвету, наполненному, эмоциональному, «поющему»… Сейчас можно смело сказать, что цвет для Непьянова служит основным средством выразительности, той пластической формой, в которую наиболее полно и целостно выливаются замыслы художника. Он любит «колдовать» с краской, экспериментировать, выясняя, например, возможности сочетания темперы с масляной краской. Это нужно художнику, чтобы избежать применения белил, и ускорить процесс работы». (Валерий Сазонов: «Виктор Непьянов. Каталог произведений. К 50-летнему юбилею художника». Пенза. 1981 г.).
А вот голос самого Непьянова:
«… -- Иногда решение этой проблемы (современного пейзажа – ред.) становится в прямую зависимость от сюжетных особенностей картины. Если в ней, скажем, художник написал асфальтированную дорогу, мачты высоковольтных передач, силуэты тракторов и комбайнов, и все перемены в пейзаже, что произошли за последнее время, пейзаж может оказаться архаичным и старомодным. А можно написать старомодные березы на фоне пылающего неба, чуть земли, и пейзаж может быть вполне современен»… Так мог бы сказать, например, Клод Моне или Левитан.
Вот еще:
«…-- Художник, как и поэт, должен воспитывать думы и величие своего народа»… А под этими словами подписался бы Лермонтов.
И вот этот мастер, цельный, глубокий, мудрый, который, по выражению друзей, вставал перед мольбертом «как насмерть», решает начать все с самого начала. Не с чистого, а что еще сложнее, уже прописанного холста. Не набело, но заново. Словно все предыдущее – естественный, природный слой, без которого не может плодоносить никакая почва. Словно бы и не было успешных, престижных персональных выставок, а первая выставка дипломных работ у Непьянова в Пензе состоялась еще в 1956 году. Затем всесоюзные, республиканские и зональные выставки в Москве, Иваново, Ленинграде, Шушенском, Тернополе, в Венгрии, Монголии… С середины пятидесятых до своего пятидесятилетия в 1979 году, ко времени замысла «Пугачёва», Непьянов принял участие в 27-ми престижнейших мероприятиях. Имя!
Новая задача превосходила ВЕСЬ накопленный им до того жизненный и профессиональный опыт.
«…Он задумал историческую картину. Вообще, именно к концу семидесятых он пришел к убеждению, что стать Художником можно только поставив перед собой непреодолимую задачу – и преодолеть ее. Начал делать самые первые, предварительные эскизы и наброски. Центральная фигура – Емельян Пугачёв. В это время, в 1979 году, на «Мосфильме» уже шла работа над фильмом о Пугачёве, и режиссер Алексей Салтыков приехал в Пензу, был в мастерской Непьянова, смотрел к тому времени уже наработанное отцом.
А надо сказать, что после персональной выставки в Питере заслуженный художник России Юрий Иванович Скориков, с которым отец познакомился еще в 1959 году и подружился на всю оставшуюся жизнь, а это случилось на пленере, пригласил его на этюды в Горячий Ключ. Более десяти лет Горячий Ключ, там находится творческая дача, был для него чем-то вроде заповедной академии. Тем самым местом, где, как у Данте, поэту, художнику открывается вход в иные миры… Рядом с отцом в Горячем Ключе работали очень известные мастера: братья Ткачёвы, В. Загонек, В. Сидоров, Н. Гаврилов, Ю. Кугач…Юрия Скорикова отец считал едва ли не основным своим учителем в области цвета. Вместе с ним он заново и очень углубленно исследовал философию, технику и методику живописи старых мастеров, законы и условности композиции. Тициан, Караваджо, Леонардо. Рубенс. Пуссен. Делакруа; затем, естественно, Курбе, Мане, Моне, Сезанн, Пикассо, Модильяни…
Из всего этого в первом, ренессансном, значении следует великая русская академическая школа, и связанная с ней (в этом неповторимость: ее-то и применил, заметив и изучив, сначала Иванов, а затем, уже с иного угла зрения, Лентулов) иконопись. А вот второе звучание переосмысленной импрессионистами темы «старых мастеров» вылилось в гениальный сплав национального феномена передвижников, и в поиски Рериха, Кончаловского, Фалька, Кустодиева, Петрова-Водкина... Закономерность искусства, даже самого авангардного и революционного, в его фундаментальности, потому что «из ничего и выйдет ничего»…
В Горячий Ключ часто приезжал и мой двоюродный брат, замечательный художник Виктор Матвеев, старшая сестра – Варвара Непьянова, а уже с 1984 года отец начал и меня брать с собой…». (Наталья Непьянова: «Об отце и поездках в Горячий Ключ»).
Философия, характер, соприкосновение творческих и личных судеб, сама фигура Юрия Ивановича Скорикова для Непьянова, безусловно, было во многом определяющим началом. Это очень важно для понимания самого процесса не роста – взлета живописца Непьянова к совершенно иным мирам в искусстве, которое он, как художник, казалось бы, давно освоил.
Скориков был представителем уникальной ленинградской художественной школы. Прямой потомок терских казаков, родом из Нальчика, он ушел из жизни в самый разгар работы Непьянова на «Пугачёвым», в 1994 году – ушел в своем доме, в мастерской в Горячем Ключе. Скориков был потрясающим мастером батальной и жанровой картины, пейзажистом, всю свою жизнь в разных вариантах вел тему знаменитого Таманского похода.
Именно Скориков точно подметил в Непьянове не только огромный талант к самосовершенствованию, но и его глубоко национальный, крепкий, во многом бунтарский дух. Заслуженный художник России, он учился у непосредственных, прямых учеников И. Е. Репина, А.И. Куинджи, П. П. Чистякова: великих, стоявших у истоков создания ленинградской школы. Его наставниками были профессор М.И. Авилов и народный художник СССР А. М. Герасимов. От Авилова и Герасимова всего лишь один, очень короткий, взмах кисти до отцов-основателей ленинградской школы, до К. С. Петрова-Водкина, Е. Е. Лансере, К. Ф. Юона, А. А. Осмеркина…
Ленинградская, питерская школа это, прежде всего, высочайшая классическая художественная культура, помноженная на сам архитектурный облик Петербурга и традиции старых мастеров. Поэтому творчество Юрия Скорикова, как одного из выдающихся мастеров ленинградской школы, также внесено в программу вступительных экзаменов в аспирантуру исторического факультета Петербургского государственного университета по специальности теория и история искусства. С середины пятидесятых годов Скориков, преподаватель Академии художеств, каждый год, с ранней весны до глубокой осени, жил в Горячем Ключе, где на творческой даче руководил группами художников.
И только одного из этих групп – Виктора Непьянова – Скориков называл своим ближайшим другом.
Работы Юрия Скорикова хранятся и выставлены в Русском музее, в музеях и коллекциях России, Франции, Японии, Италии, Великобритании…
Что же представляла творческая лаборатория в Горячем Ключе?
«… Запомнился огромный двор, пышная трава, разбросанные валуны, камни, медные кувшины, блюда, еще какая-то утварь, и там стояла еще телега. Под импровизированным навесом -- старинные костюмы, свитки, рубахи, платья…Я очень часто позировала и отцу, и Юрию Ивановичу Скорикову, Как-то в июле, в тридцатиградусную жару, меня нарядили в старинную, бархатную кофту, в сарафан, посадили возле телеги со свертком, и еще я должна была быть босиком, ноги в пыли, пришлось потоптаться… И вот сижу я, изображаю усталую мать с младенцем, обливаюсь потом, но совершенно четко, до капли понимаю: вот именно сейчас происходи великое таинство, волшебство, которому я тоже причастна, которому я тоже служу, как мой папа и его лучший друг…
В Горячем Ключе сам воздух был буквально наэлектризован творчеством. Возможно, поэтому самые лучшие вещи брата были написаны только там, а отец написал в Горячем Ключе серию блистательных портретов для своего «Пугачёва», и почти все этюды, все детали для этой картины…». (Наталья Непьянова, из «Воспоминаний об отце…»).
Наэлектризованность творчеством. Страсть по творчеству. Томление искусством. Невозможность бытия вне искусства. Живопись буквально «прорастает» сквозь всю династию Непьяновых. Феномен редчайший среди творческих людей вообще, а среди живописцев в особенности.
Пензенское художественное училище с блеском закончила первая жена Виктора Васильевича Непьянова – Нина Георгиевна Мокрицкая. Там же училась Варвара Непьянова, в судьбе которой Горячий Ключ сыграл определяющую роль: Варвара Викторовна – выпускница Репинского института, сегодня -- один из самых глубоких, подлинных, интересных искусствоведов не только Волгограда, всего Поволжья, но России. Даже анализируя творчество своего отца, она остается, прежде всего, человеком искусства. Это чисто пушкинская объективность, тот самый объективный субъективизм истинного русского интеллигента, который знает, чтит и отстаивает свои корни и крону:
«…Виктор Непьянов – мастер тональной живописи. Каждая его работа неповторима по состоянию и колориту. Много лет в теории и на практике он изучает техническую сторону живописного мастерства, законы цветоведения и композиции. Глубокие познания художника в этой области достойны большого уважения. Его увлекают секреты живописной «кухни» как старых европейских мастеров, так и импрессионистов, и художников русской национальной школы. Опираясь на мировой опыт, Виктор Непьянов приходит к своему неповторимому изобразительному языку, основанному на сложнейшей методике многослойной живописи. Начиная картину с имприматуры, прописывая ее «мёртвыми тонами», затем многослойными цветовыми лессировками, он заканчивает холст свежим, импрессионистическим письмом…
Отдавая неоспоримы приоритет пейзажу, Непьянов создает и жанровые картины. Их герои тесно связаны с родной землей, которая придает им силы, радость жизни. Характер русского человека волнует художника. Ему интересны великие люди России с ее непостижимым, мятежным, свободолюбивым духом – Лермонтов, Пугачёв, Шукшин…
Так неоднократно пытались понять русскую душу поэты, писатели, философы: Пушкин, Достоевский, Бердяев… Творчество Виктора Непьянова это мощная ветвь, возросшая на древе отечественной культуры. Этого замечательного художника, несомненно, можно назвать романтиком русской живописи конца второго тысячелетия. Его живописное наследие поистине глубоко национально, неповторимо и самобытно».
Обратим внимание на две детали.
Непьяновское начало письма с имприматуры – следствие тщательного, глубокого изучения старых мастеров: Тициан почти всю свою жизнь начинал картину с цветной тонировки белого грунта красным. И только затем, уже в конце жизни, перешел на вот эти самые «мертвенные тона», о которых говорит В. В. Непьянова. Импрессионизм же первое время не слишком жаловал волшебство высвечивающих сквозь друг друга наслоений на грунте. Непьянов блистательно овладел искусством «первого слоя», добиваясь затем потрясающего впечатления.
Второе: в этом пассаже, взятом из статьи Варвары Викторовны Непьяновой, посвященной 70-летию со дня рождения Виктора Непьянова (апрель 2000 года), искусствовед говорит о творчестве живописца в настоящем времени. Это написано на изломе тысячелетий, через два года после кончины Мастера, исполненной, как весь его жизненный подвиг, глубинного, горнего, высшего смысла.
Виктор Непьянов ушел в тот самый день, когда прославленное Пензенское художественное училище, его альма-матер, отмечало 100-летний юбилей со дня основания. И всего за два года до кончины шедевр Непьянова, эпическое полотно, на создание которого ушло два десятилетия грандиозного труда, было впервые выставлено в Пензенской картинной галерее.
2. СЛУЖЕНИЕ И СТРАСТЬ.
По сути дела, Варвара Непьянова написала и о том еще, что подчас исповедимы судьбы, и предначертаны пути.
Евгений Непьянов, племянник Виктора Васильевича, живописец недюжинного таланта. Второй племянник, Виктор Матвеев, художник блистательного, оригинального дарования и большого будущего, к печали нашей, покинул этот мир в 25 лет, не дожив до возраста Лермонтова. Приемный сын Непьянова – Александр Хржановский, десантник, также безвременно покинувший этот мир, обещал стать открытием отечественной живописной школы…
Рядом с Виктором Непьяновым, возле него, от него невозможно было не стать человеком искусства, личностью созидающей, цельной, объемной. Личностью, для которой талант есть труд и ответственность перед Богом и людьми. В этом смысле подлинной наследницей планеты по имени Виктор Непьянов стала и является его младшая дочь – уникальный, виртуозный, вдумчивый, чрезвычайно тонкий живописец: Наталья Непьянова.
Весь цикл работы отца над «Емельяном Пугачёвым», 12 лет кряду, по сути дела, это детство, отрочество и юность ныне уже известного и успешного мастера. Каждодневное присутствие и погруженность в процесс творения, когда глаза видят, уши слышат, а душа работает…
«… Картина отца это, в сущности, былина о России, о русском человеке, о присутствии русской души в мировой, вселенской душе. Три на четыре с половиной метра: это размеры. Вся она целиком была написана в пензенской мастерской. Каждый год в течение этих 20 лет отец уезжал в Горячий Ключ, привозил оттуда все новые и новые этюды, и в Пензе уже, да, так говорили, «вставал как насмерть». Все полотно написано им в технике трехслойной живописи, для того он так упорно и всерьез, до дна, штудируя источники, изучал старых мастеров. И поэтому, кстати, «Емельяна Пугачёва», несмотря на очень большой размер, можно свернуть на специальный валик для перевозки.
Самый интересный момент: когда шла работа над эскизами, отец построил «камеру Пуссена…». ( Наталья Непьянова: «Об отце и поездках в Горячий Ключ»).
«Камера Пуссена» и развитой социализм восьмидесятых друг другу не мешали. Каждый занимался своим делом… В то время мир казался неизменным как образ земли на трех китах из древних манускриптов. Время напоминало монументальную архитектуру.
А размышлять, находиться в поиске, сомневаться, преодолевать сомнения, иметь убеждения, «жить, как пишешь» -- все это было уделом единиц. Непьянов и был такой единицей.
«Здравствуйте премногоуважаемый Юрий Петрович!», -- так начинает Виктор Непьянов свое знаменитое письмо великолепному живописцу Юрию Петровичу Кугачу, написанное во время работы над поиском композиционного решения «Пугачёва».
Кугач, уроженец древнего Суздаля, – это «приток» уже другой, московской школы в мощную реку под названием Виктор Непьянов. Ю. П. Кугачу 95 лет, он – выпускник Суриковского института, народный художник СССР, действительный член Академии художеств, ученик И. Э. Грабаря и С. В. Герасимова, лауреат государственных премий, его работы хранятся в музеях и коллекциях России, Украины, США, Германии и Испании…
Два выдающихся человека, Скориков и Кугач, не «вылепили» -- добавили необходимое, завершили композиционно яркую природу мастера, которого сами признавали своим братом по кисти, по таланту, характеру, по творческой крови. Этот характер ковался тяжело, упорно, трудно. Сибирский характер.
«… Мечту стать настоящим художником Виктор Непьянов принес из далекого детства, когда под влиянием старшей сестры Антонины и ее друзей увлекся рисованием. Долгие годы, как реликвию, хранили в семье самую первую «картину» маленького Вити, написанную масляными краски на куске негрунтованного холста… Пейзаж: сотни раз виденный из окна родительского дома мотив – заснеженная улочка и женщина с ведрами, идущая по воду к колодцу, привязанная у стога корова… Родители Непьянова (их изобразит он в портрете «Старые пензенцы») не были художниками. Правда, отец малярничал, а в свободное время неплохо резал из дерева фигурки коней…, а мать прекрасно вышивала. Это она, когда началась война, привела 12-летнего босоногого подростка на Кемеровский химический завод и упросила принять в цех оформителем. Так начала исполняться мечта…». (В. П. Сазонов: «Виктор Непьянов. К 50-летию художника»).
А далее – переезд семьи в город Темиртау, семилетка, ФЗО, работа на стройке, оформление клубов, декорации для народного театра, участие в выставках самодеятельных художников, наконец, встреча с Эльзой Генриховной Страуптман. Первая встреча из серии знаковых, предопределенных, неслучайных.
Страуптман была ученицей А. Е. Архипова и Ф. И. Рерберга. Именно она, обнаружив недюжинный талант, настояла на том, чтобы Непьянов поехал в Караганду к художнику В. Эйферту, а тот, в свою очередь, настоял на том, чтобы Непьянов непременно поступил в Пензенское художественное училище, где служил его друг – сам Иван Силыч Горюшкин-Сорокопудов. То была первая, основная школа – школа жизни и школа пензенской реалистической, психологической живописи: прямая наследница традиций передвижников...
И эти традиции видны буквально в каждой мысли, в каждом решении, в каждом шаге Непьянова. В письме к Ю. П. Кугачу более всего, потому что далее там следует стремительный, сведенный к минимуму, наэлектризованный чувством анализ сути, целей, задач, сверхзадачи и глубины творческого процесса. В центре непьяновского откровения -- личность, Человек. Так мог выражать свои мысли, например, Делакруа или, что ближе и отзывчивей сердцу русскому, Иванов.
В остром понимании современности как утверждении вечных ценностей еще один из множества парадоксов феномена Виктора Непьянова. Пушкин говаривал, что вдохновение есть способность к мгновенному соображению событий. В случае с Непьяновым – способность удержать вдохновение и добиться его ясного и точного воплощения:
«… Ваш совет по поводу композиции заставил меня глубоко задуматься. Я постарался отвлечься от всего, закрыл глаза, сосредоточился и представил свою композицию в размер от имеющегося у меня эскиза, и шагнул как бы за раму. Сначала, скажу, я испытал огромное наслаждение. Подошел к одной фигуре, к другой, чтобы обменяться взглядами, осмотреть, поговорить даже… А дальше идти мне вдруг стало некуда. Началась какая-то каша, сумятица, неразбериха и это наслаждение исчезло, пропало. Эксперимент удался, композиция не состоялась. Надо думать, размышлять, искать: вопрос: как думать? И в какую сторону? Эскизов на пугачёвскую тему у меня много, но они все не совершенны. Одну фигуру убери или прибавь, ничего не меняется и не изменится.
Тогда я начал ВСЕ заново.
Точно выбрал место действия, обозначил точную ситуацию происходящего. И только тогда, после долгих, мучительных раздумий и колебаний я обратился к «камере Пуссена». Сам соорудил ящики из фанеры размером 95 на 90 сантиметров; основание сделал круглое, на шарикоподшипнике, чтобы вращалось, как театральная сцена. Написал на задней стенке фон, какой мне нужно было, и потом все перекомпоновал. Затем из пластилина вылепил человеческие фигурки на легком каркасе из проволоки, покрасил: лошадей тоже вылепил из пластилина, еще телегу, избы и т. д. А фигурки людей одел в одежды, сшитые из подобранных по тону тряпочек. И все расставил по предварительному эскизу. Сверху на камере смастерил клапаны для регулировки света, которые могут открываться и закрываться. На все это мне понадобилось два месяца…
Наконец, всю конструкцию я вынес во двор, на солнце. Я был буквально сражен, обалдел, когда вдруг увидел перед собой массу одетых в одежды людей, коней, всадников в седлах, навьюченные телеги, избы, околицу, собор вдали, купола, ширь русских полей, даже облака… Что поразило – совершенно точное, правдивое солнечное освещение со всеми тенями и рефлексами.
Дальше пошла работа… Писал с этого этюды, эскизы. Это было больше чем открытие: я видел все как бы наяву, прямо в жизни, здесь и сейчас. И после того, как накопил этого материала, вновь приступил к эскизам. Теперь уже с натуры писал этюды некоторых персонажей (как бы к эскизу), конкретнее стали проявляться типы, которые сидели в моем воображении. И в процессе работы понял: этюды к полотну надо писать крайне тщательно, досконально, очень и очень точно, ровно как в природе, в жизни. То есть, необходимо «включить» ту самую сухоту и точность, что раньше так меня пугала. Теперь радуюсь ей!
Жаль только, что точно взять отношение тоновое и цветовое вкупе с хорошим рисунком трудно. Надо долго работать над этюдом, а натура, как правило, долго не позирует: то некогда, то солнца нет, то еще что-нибудь по разным причинам…»
И далее следует предпоследний абзац, из которого становится понятны истоки, ход, направление мысли и сам непьяновский поиск:
«…Сделать форму на этюде, выверить валёры, все это наградить цветом и правильной освещенностью с рефлексами – дело не легкое. П. П. Чистяков говорил: «Сделай сначала суть, а потом «как кажется». Пытаюсь делать, но на пути встречается много непредвиденных сложностей, задач, сомнений… »
(Из письма к Ю. П. Кугачу, ноябрь 1982 года).
Градациями света и тени, искусством передавать оттенки тона в пределах одного цвета в определенной последовательности блистательно владели Тициан, Делакруа, Вермеер и наши Иванов и, в особенности, Суриков: Моне возвел это искусство почти в абсолют. Лессировка не терпит суеты. Чистяков, один из тех, кто положил начало питерской школе, мастер, изучавший композиционные жанровые и исторические вещи в Париже и Риме, также был виртуозом валёра: его «Патриарх Гермоген отказывает полякам…» -- пример того, о чем вспомнил Непьянов.
В одном из писем Кугачу Непьянов пишет о том, что работает над картиной ежедневно, в течение всего года, а летом уезжает собирать этюды: имения Голицыных, Куракиных под Пензой. Композиция уже разложена на тона и нарисована, Непьянов, кажется, доволен.
И вдруг:
«… Каждый день вспоминаю ваши слова: «Надо писать этюды маленького размера, потому что тогда легче взять точные отношения. К этому привыкаешь. И тогда будешь на больших холстах добиваться того же».
Историческая и не только историческая, а всякая серьезная композиция требует к себе всего тебя, требует полностью отдать ей все, требует не только физических сил, но и духовных, и нравственных, требует силы убеждений. И всё требует: дай! Дай! Дай!..
Один год работаешь, отдаешь всего себя до капли, другой год то же самое, и на следующий год – все ей. А она все требует: дай!!!
Я понял: научиться «ловко» писать и рисовать для создания серьезной вещи – мало. Надо иметь сердце, надо иметь душу и, самое главное, СТРАСТЬ. Страсть и только страсть движет вперед. Когда огонь в сердце гаснет хоть на несколько дней (устал, например), делается страшно. Думаешь: а что, если это навсегда?
Люди, которые там, на холсте, на картине, они требуют жизни – требуют духовной пищи. Они должны жить: страдать, бороться, радоваться, плакать, умирать. И всем этим их обязан наделить автор. А для этого одного года мало.
Автору самому надо наполняться. Иначе и отдавать будет нечего.
… Живу своей картиной, и счастлив этим… У Репина люди живут в картинах, дышат, страдают, поют, смеются… Как это трудно делать! А он умел и мог. Очень жаль, что невозможно теперь посмотреть в Третьяковке ни Репина, ни Сурикова, ни Иванова и прочих, потому что на 5 лет закрыта, я слышал: это ж целое поколение вырастет ребят хороших, которые не увидят этих шедевров…».
В этом письме есть один сжатый до нескольких фраз, плотный, почти мгновенный набросок размышлений, которые в тот период всечасно сопровождали Непьянова.
Этот абзац расшифровывает канву поиска ответов на принципиальные вопросы. И эти ответы художник находит в изучении творчества С. П. Иванова, блистательного русского портретиста питерской школы, автора портретов папы Пия 11-го, Александра Бенуа и великого князя Владимира Кирилловича; С. В. Иванова – «позднего передвижника», мастера «подтекста», родственника Сурикова, новатора исторического жанра. С. В. Иванов, ученик К. Коровина и В. Серова, первым начал компоновать полотна как кинокадры, наполненные ритмом и динамикой, что создавало эффект личного присутствия зрителя в самой картине. Картину Сергея Коровина, родного брата Константина, «На миру» (мастер потратил на нее 10 лет жизни), Непьянов считал подлинным шедевром. Сергей Коровин, а это «Мир искусства», это один из столпов национальной «консервативной» школы живописи в Союзе русских художников, в свою очередь, был теснейшим образом связан с Василием Ивановичем Суриковым.
Два потомственных русских казака – Юрий Скориков и великий Суриков – выковали непьяновского «Пугачёва». Именно Суриков (вслед за А. А. Ивановым) научил Непьянова Служению. Не искусству, что естественно, а русскому народу, Руси Великой, Малой и Белой: Отечеству.
Суриков… Потомок сибирских казаков, крутого атаманского рода: в честь его предка назван остров на Енисее: Атаманский. В академии Сурикова, который был учеником П. П. Чистякова, прозвали «Композитор», за виртуозность в композиции. Кроме того, Суриков -- тесть П. П. Кончаловского. Именно Суриков мощнейшим образом повлиял на Кончаловского (с которым совершил путешествие в Испанию), следственно, на весь вектор развития русского «сезаннизма», вообще русского постимпрессионизма. За свою жизнь Суриков, это подчеркивает Непьянов, создал всего семь законченных, совершенных, грандиозных полотен. Безусловных шедевров.
Суриковский «Степан Разин», его же «Красноярский бунт» и «Милосердный самарянин», вне всякого сомнения, обозначили Непьянову путь к «Пугачёву» в той же степени, в какой полотна Таманского цикла Юрия Скорикова. Но самое главное – за Суриковым вот этот самый эффект Служения: четыре фрески для храма Христа Спасителя, взорванного большевиками.
Здесь Непьянов находит точку преломления и соприкосновения взглядов на мир, на человека, на творчество двух великих. Сурикова и Иванова.
Художник прямо обращается к «Явлению Христа». Потому что судьба Иванова и судьба его шедевра есть памятник величия духа подлинного Мастера.
Иванов, двадцать лет отдавший всего одной картине, которую писал в Италии, будучи уже академиком живописи, мечтал поместить полотно именно в храме Христа Спасителя, который в его время только еще возводился. Иванов, личный друг Н. В. Гоголя (его он дал на картине в образе купальщика в хитоне, ближняя фигура вполоборота к Христу), вовлеченный им в глубокое изучение Священного Писания и русской истории, был не просто великий живописец, но философ, развивший учение Ф. Шеллинга. Суть его – искусство есть высшая форма постижения смысла жизни: замысла Творца. Значит, одна из высших форм служения Вечной Истине. Иванов в конце жизни не расставался с мыслью о создании храма искусства: исторического пантеона человечества, а «Явление Христа» рассматривал именно как историческое полотно.
Непьянову созвучна жизненная программа Иванова: «Служить как моей картиной, так и этюдами живым напутником в средоточии нашего Отечества» (Из письма великой княгине Марии Николаевне).
Служение, подвиг, пророчество…
Нечто космической значимости, гораздо большее, чем просто упорный труд живописца, чем создание большого исторического полотна под названием «Емельян Пугачёв». Наталья Непьянова, которая позировала отцу и сама обшивала пластилиновые фигурки для его «камеры Пуссена», когда-нибудь, возможно, опубликует фотоснимки Непьянова, на которых он сам представляет себя персонажем картины, вживается в образы, постигая мимику и жесты:
«… Александр Иванов и его картина «Явление Христа народу» была примером для отца. Он долгие годы собирал этюды. Писал землю, пейзажи, небеса, группы людей, села, деревни. Писал телеги разного типа, разъезженные дороги, даже лужи, искал колорит в природе. Бархатный халат помещика и другие костюмы были сшиты специально для натурщиков, а сапоги, нагайки, иконки и прочие предметы предоставил Пензенский областной краеведческий музей. В образе Пугачёва отец изобразил самого себя…
Четыре года подряд, с 1984-го по 88-й, я ездила вместе с отцом к Скориковым в Горячий Ключ. Мы там снимали, по соседству, маленький домик. Каждый день отец ставил для меня персонально натурщицу, и я училась писать портрет. Это были тетя Киля (Акулина) и наша хозяйка, тетя Люба, а по вечерам Лиза, дочка Юрия Ивановича, вела вечернюю студию рисунка. После ее уроков я стала намного лучше рисовать, это отметили у нас в училище. А на просмотрах летних работ я выставляла всегда не много: только хорошие пейзажи, натюрморты и портреты. Потому что отец требовал серьезного отношения к делу. Писать, говорил он, настаивал, надо только тогда, когда пылает сердце, а в сердце теплится любовь… ».
( Наталья Непьянова: «Об отце и поездках в Горячий Ключ».)
3. ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ…
Когда «Емельян Пугачёв» был завершен и явился в мир, стало очевидно: Непьянов – это про нас, это на века.
Суть его художнического, нравственного, духовного подвига очень точно, правдиво, на одном дыхании, искренне выразил блестящий пензенский очеркист, публицист, Павел Шишкин, ныне редактор «Пензенской правды»:
«…Почти 140 лет назад мыслящая Россия спорила о том, что единодушно приняла Европа. О грандиозном, создававшемся почти 20 лет полотне Александра Иванова «Явление Христа народу»… Век двадцатый являет картину …грандиозную по замыслу, срокам работы, масштабности происходящего. С той лишь разницей, что поменялся знак и художник обратился к иной полярности. К пришествию бунтаря…
В восседающем на переднем плане картины Пугачёве клокочут энергия и сила бунта, чуть наклонена голова и бесовская чья-то физиономия нашептывает что-то на ухо. Вокруг десятки персонажей: победители и побежденные, алчущие наживы, и жаждущие мести, милосердные и озверевшие от крови. Горят усадьбы, вьются в небе птицы, волокут кого-то к расправе. Смута. И смутен пейзаж с предгрозовым небом, дымом пожаров.
Вот век – что завершается в дыму и разброде под предводительством зловещей фигуры, которой шепчет, шепчет что-то без устали бесовская рожа. Страшен народ, пробужденный для убийства. Хотя не апокалипсис еще. Еще подают воду раненому, еще не скрыл дым лика на иконе, еще не все лица искажены гримасой жестокости.
Художник – голос свыше. 140 лет назад Александр Иванов писал, как освященный солнцем шагает к воде Христос. Писал народ, пробуждающийся для любви, готовый принять ее посланника. Писал с искренней верой, которую не оспаривали служители церкви, что так и будет.
Где, на каком таком повороте шагнул этот народ в другую сторону? Почему не успел подойти ивановский Христос, а те, кто ждал его 140 лет спустя, так и не дождались? От того, унесем мы с собой в 21-й век эти вопросы проясненными или же безответными, зависит и судьба этого века.
В картине Непьянова противопоставлены не только Пугачёв и связанный, но не сломленный помещик, но даже более того – Пугачёв и огромный, по пояс обнаженный мужик, наливающий воду раненому. Добро и зло. Извечный вопрос, от которого не убежит ни один настоящий художник. Непьянов решает его по-своему.
Ужасу он противопоставляет спокойное человеческое милосердие – «возлюби ближнего своего». И приглашает к серьезнейшему разговору, для которого остается еще время». («Пензенская правда», 18 мая 1996 года).
…Серьезнейший разговор самого Виктора Непьянова с жизнью и миром начался в сталинский «год великого перелома». Родился будущий живописец весной трагического для русской деревни, для русского мужика года, в 1929 –м, 17 апреля, в селе под названием Чумышь, что в Прокопьевском районе, Новосибирской области.
«Пензенская энциклопедия» (Москва, «Научное издательство «Большая Российская энциклопедия»,2001 г.) под редакцией академика К. Д. Вишневского дает биографию мастера сжато, эскизно, коротким очерком. Известнейший пензенский краевед, писатель О. М. Савин прорисовывает его жизненный путь более детально, точно, начиная рассказ о Непьянове с осени 1956 года, когда в картинной галерее Пензы состоялась выставка дипломных работ выпускников училища.
На этой выставке «… были представлены 29 лучших холстов учащихся, завершивших учение в 1955-56 году. Холст «Лесосплавщики» представил на выставку живописец В. В. Непьянов… Среди его учителей были А. Г Вавилин, В. Н. Дубков, Ю. К. Бельдюсов, А. В. Сиверин. До Пензы Виктор Васильевич жил в Кемерово, затем в Темиртау, где окончил школу ФЗО… Живописные работы В.В.Непьянова можно видеть в музеях и галереях Пензы, Рязани, Свердловска, Кургана, Караганды, Оренбурга, Краснодара, Сочи, Белгорода, Перми…Полотна В.В.Непьянова, 6 мая 1980 года удостоенного почетного звания заслуженного художника РСФСР, всегда вызывали отклик и добрую оценку посетителей, прессы. «Это -- самобытный художник»,-- написал в книге отзывов журналист Л. П. Замойский (сын писателя П. И. Замойского). – Разнообразен, но своеобразен. Наша прекрасная природа нашла хорошего художника.» (О.М. Савин. «Пензенское художественное училище»).
Непьянов и ушел из жизни в год великого, совсем уже другого, но не менее страшного перелома. В 1998-м, 14 февраля. Только не было статей великого «отца народов», а просто хлесткое, короткое как хлопок из обреза, чужеродное: дефолт.
Невероятно, но свое личное сражение за искусство Непьянов выигрывает как раз в лихолетье 90-х. За год до явления миру «Пугачёва» и начиная с 1990-го, работы мастера покоряют Италию. Страну, покоренную «Явлением Христа». Непьянов выставляется в Риме, Милане, Венеции, Ферраре, Удине и Веллетри…
Но этот мир покинул он, все-таки, уже в другой стране. Ушел, пережив вместе с Россией голод 30-х и послевоенную разруху, энтузиазм пятидесятых и надежды шестидесятых, прострацию 70-х и 80-х, наконец, крах великой державы, которая была Отечеством неразделенным…
Он прожил жизнь своего народа. Обманувшегося. И обманутого: нашептала-таки бесовская рожа... Но непобежденного! И пока еще несломленного. Народа-великана, стреноженного карлами. Народа, в который раз за тысячу лет встающего с колен.
По этому народу пела, страдала, томилась душа Виктора Непьянова – великого русского художника.
Своим шедевром -- «Пугачёвым» -- Непьянов провидел и провидит, предостерегает и предостерегал, объясняется в любви и объясняет любовь. Главное, завещает надежду.
Именно поэтому Непьянов как никто актуален. В этом его самый важный творческий и жизненный урок: стой за други своя! Не сдавайся. Вытерпи. Побеждай.
Непьянов востребован и насущен. Его значение и мощь, масштаб личности, громадность таланта полностью раскрываются, проступают сквозь пелену десятилетий, возможно, только сейчас. Когда настало время собирать камни.
Непьянова надо читать, как писание. Изучать как родную речь. Потому что в нем надежда, вера, любовь и мудрость. В каждом его натюрморте, пейзаже, портрете.
… В Дантовом ущелье, там, в Горячем Ключе, где шумит водопад Задубный караулок, и течет Монастырский ручей, и ждет всякого Иверская Божья Матерь, и спят Богатырские пещеры, и дремлет скала Спасения, там, в пятнах света и цвета растворена палитра души мятежного живописца. Парит она вольным казаком по-над сибирскими реками, казахскими степями, почиет над старинной крепостью на вершине Боевой горы – над Пензой…
И любит, и видит нас до самого дна. Видит так, как только и нужно, как только должно смотреть на его Картину:
… Ну, потерпим, потрудимся – близко уже:
В нашей несуществующей сонной душе
Все уснувшее всхлипнет, и с криком проснется!
…Вот окончится жизнь – и тогда уж начнется…
(С. Юрский).
4. ВИКТОР НЕПЬЯНОВ: ПРЯМАЯ РЕЧЬ.
--… Один замечательный человек сказал: «Мы, люди, приходим и уходим, а природа остается вечно со своей правдой и красотой. И как бы мы ее не изменяли и не покоряли, все равно наша жизнь зависит от нее, и человек – тоже природа, только один находится ближе к ней, а другой дальше от нее». Когда я подолгу живу в городе, среди асфальта, бетона, стекла, шума машин, все это убивает во мне осязание, ощущение природы. Это мучительно, потому что теряется прямое общение с ней. Природа меня перестает принимать. Я ей чужой. И вот, чтобы сблизиться с ней заново, уезжаю в лес, забираюсь в чащу, ложусь на траву, брожу по болоту, всматриваюсь в небо, в кроны деревьев, ощупываю стволы берез, рисую, пишу…Проходит время, и далеко не сразу в этюднике у меня оказывается приличный этюд. К концу, допустим, первого месяца в труде каждодневном, как в бою, наконец, потихоньку начинает открываться и серый денек со своей сложной общей тональностью, и солнечный полдень, и вечерок… Время и пространство как-то быстрее уживаются на холсте. Природа принимает тебя. Начинаешь сливаться с ней, и палитру получается настроить верно, как музыкальный инструмент: в той или иной тональности.
-- …В детстве и юности мама заставляла меня много работать на полях, в огороде, копать земельку под картофель, овощи. Весной часто мне приходилось наблюдать трепет теплой земли, когда она дышит и от нее идет пар. Весь горизонт тогда вибрирует от этого дыхания, и трель жаворонка в вышине… А осенью, когда урожай подоспел, в теплые деньки бабьего лета, летит вдоль горизонта серебряная паутина, и земля будто держит ее на своем дыхании, а она все летит, цепляясь за подсолнухи и картофельную ботву… Весна и осень мне нравились больше всего, душу волновали, бередили. Вот эти переходы от сна к жизни, от жизни ко сну. Словно земля и небо одновременно, глубоко, искренне, печально и радостно, вздыхали. Это кружило мне голову. Только позднее я понял – вот она, моя песня…
-- Работая несколько весен с владимирскими художниками, бок о бок, на академической даче имени Репина, наблюдая, как они мажорно, пышно, сочно пишут весну с голубыми ручьями и последним снегом, я понял: песня моя иная. Когда нет последнего снега, нет ручьев, еще не распустились самые первые листочки. Все как бы замерло, в каком-то таинственном предвкушении жизни, и ждет, ждет пробуждения. Вот это полное слияние, единение земли и неба. Здесь я нашел себя.
--… Чтобы писать пейзаж, надо иметь талант особого рода. Однажды я работал под Тверью на академической даче. С одним известным украинским художником. Стояли теплые апрельские деньки, жаворонки голосили. Вдруг подходит он ко мне: «Надо», говорит, «менять профессию». «Почему?», спрашиваю. «Вот уж», говорит, «много сеансов пишу один и тот же мотив, и не знаю, что я пишу. Пишу то, что потрогать нельзя, вот рукою. Нельзя обнять, даже обойти… Надо писать воздух, пространство, а я не умею. То ли дело в мастерской: я на манекен надену шинель, и до обеда рукав готов, со всеми складками». Да! чтобы писать пейзаж и радовать им людей, чтобы человек становился чище и лучше, чтобы себя мог правильно оценить, на это нужен талант особый…
--… Я полагаю, что самое главное в пейзаже – картине, это дух. Дух времени. Дух наших дней. А этого добиться нелегко. Все зависит от самого художника, от того, что в нем заложено, что он несет в себе. И что он может сказать людям. Современный нам пейзаж позволяет делать хорошие, многозначные и многозначительные, ёмкие по мысли и по композиции вещи. Например, стою я на пензенской земле, смотрю в сторону села Тарханы, в сторону Чембара, смотрю на землю, которая вскормила Лермонтова и Белинского – надо писать нас в присутствии Лермонтова и Белинского. И сейчас, не смотря ни на что, земля эта богата и роскошна. Взметнулась, как черное вороново крыло, за далью пахоты, а влево золото стерни убегает за горизонт, и небо бурное: оно всему свидетель… Здесь все есть: и дух времени, и мысль. Нужен только Художник. Вот тогда всегда оглянитесь назад, на наших отцов-учителей, на Саврасова, Шишкина, Левитана, на Венецианова и Александра Иванова, и протянитесь мыслью до наших дней, до Рылова и Крымова. Вот как надо справляться с потрясающими душу задачами!
***
(… Непьянов здесь намеренно вводит в канву размышлений творческое наследие, вообще колоссальную живописную культуру Николая Петровича Крымова.
Крымов был выдающимся русским, советским пейзажистом, теоретиком изобразительного искусства. До революции он -- один из лучших учеников в пейзажной мастерской самого В. М. Васнецова. Крымов, кроме того, очень многое почерпнул у своего отца, художника, писавшего в ярко выраженной манере передвижников. Сам же сочетал в своей философии лирического пейзажа классический подход с символизмом, даже обосновал верность такого обращения к русскому пейзажу в своей статье «О Левитане» (1938 г.). Кроме того, Н.П.Крымов был мастером композиции и прекрасным сценографом: работал для МХАТа, где осуществил, как сценограф и художник-постановщик, минимум, две выдающиеся работы, спектакли «Горячее сердце» и «Таланты и поклонники».
Для Непьянова важно было то, что Крымов был наставником по жизни и учителем в профессии Юрия Кугача.
Возможно, именно поэтому в конце семидесятых годов Непьянов, решив изучить на практике, опробовать постмодернизм во всех его формах и проявлениях, что называется, «примерить» его на себя, принимает приглашение оренбургских живописцев из творческой группы «Академия Садки».
Садки -- рыбацкий поселок на Азове. Здесь было что-то вроде вольной творческой «дачи» художников оренбургской школы, исповедовавших принципы постмодерна и абстрактных форм живописи. «Академия Садки» -- безусловное явление во всей культурной жизни бывшего Союза 70-х годов и отчасти 80-х. Пластика, проблемы цвета и пространства, изучение античной философии, постижение Шагала, Ван Гога, Гогена, Пикассо… Обращение к «Серебряному веку» и придание нового дыхания традициям «шестидесятников» века двадцатого… Костяк «Академии» составляли Г. Галахтеев, А. Власенко, М. Буслаева, В. Еременко и другие оренбуржцы.
Жизнь академическая на берегах Азова протекала интересно, бурно. Ежедневные пленэры. По вечерам ставились, в античной манере, спектакли («Пигмалион и Галатея»), торжественно отмечалось 100-летие со дня рождения Пабло Пикассо, вслух читались «Жизнеописания философов» Диогена Лаэртского. Непьянов в Садках получил прозвище Нума Помпилий, в честь мудрейшего второго царя Древнего Рима, философа, учредителя римского права и календаря. Именно в утерянных книгах Нумы Помпилия содержался секрет «философского камня»…
Непьянов близко сошелся с приглашенным в Садки Николаем Рыбновым, ныне заслуженным художником России, из Кисловодска, написавшем в 67-м году знаменитых «Трубачей». Вещь была сделана широкими открытыми мазками, по фактуре была сродни настенной живописи, в ней явно чувствовался А. Дейнека и Ю.Пименов. В свое время Рыбнов исколесил всю Сибирь, побывал на Енисее: это, собственно, роднило Непьянова, сибиряка, с Рыбновым… Именно творчестве Рыбнова на раннем этапе сочетались классические каноны реализма с элементами космического сюрреализма (позднее Рыбнов полностью перешел на этот жанр: к своему 80-летию мастер награжден серебряной медалью Союза художников России за вклад в развитие отечественной изобразительной культуры).
Изучив и опробовав новые формы, Непьянов сделал вывод о том, что замыкаться в рамках одного какого-либо стиля или манеры, значит, ограничить самого себя, частично или полностью, сознательно или невольно, рамками только одной философии, одного жанра. Принимая и понимая, использовать, но не следовать: вот путь, которым в итоге пошел Непьянов. И, оставшись другом «академиков», перестал участвовать в группе.
Что касается творчества А. А. Рылова, а это как раз весь «Серебряный век» плюс конец 20-х – вторая половина 30-х, то Непьянов изучал его как выдающегося пейзажиста питерской школы. Рылов это эпоха «Мира искусства» и Союза русских художников, теоретик искусства, председатель Общества художников имени А. Куинджи. – ред).
***
-- «СЕБЯ Я СЫНОМ НАЗОВУ СВОЕЙ ОТЧИЗНЫ»…
Виктор Непьянов. «Мысли для себя». 1990 г.
5. НАТАЛЬЯ НЕПЬЯНОВА. ДОЧЬ ЗА ОТЦА.
Наталья Непьянова -- потрясающе нежный, тонкий, музыкальный, поэтический и глубоко национальный русский художник. В ее творчестве сплелись воедино традиции знаменитой пензенской школы реалистической психологической живописи, помноженные на школу и опыт отца, Виктора Непьянова, который буквально за руку провел ее по всему необъятному миру искусства. В ее работах слышатся Петров-Водкин, Ренуар, Кустодиев, Моне, Перов, Коровин, временами, сам Непьянов вперемешку с великими итальянцами и даже старыми голландцами.
Непьянова, вместе с тем, это совершенно особое явление. Отдельно стоящее. Это тихий, добрый, мягкий разговор, это поэтика русской песни вполголоса поэтика русских сказов, – мелодичное искусство «пламенеющей» живописи. Когда чувствуешь, например, даже тепло нагретой солнцем столешницы, на которой одиноко стоит простая ваза с цветами, или вкус рябиновых ягод, или тонкую прохладу закатного летнего дня…
Непьянова не пишет – пропевает свои вещи, без начетничества, не мудрствуя и не лукавя. А просто говорит: вот взгляните, жизнь – это и есть самое настоящее, подлинное, невероятное чудо. Каждый встреченный случайно блик на глянцевой поверхности обыкновенного листика – подарок свыше. Его просто потом больше никогда не будет. И Непьянова дарит это мгновение так, как, возможно, никто другой.
Ее служение – любовь и доброта, которая обязана оставаться добротою не смотря ни на что: просто потому, что именно в ней сокрыт великий секрет искусства. Не в технике, не в философии, не в персте указующем и не в эпатаже. А в этих мягких, глубоких полутонах доброты, которыми исполнено сердце художника.
Только сама Непьянова знает, как тяжко донести это послание зрителям.
Наталя живет и пишет в ежечасном присутствии отца, Виктора Непьянова. Словно ежедневно встречается с ним на ступенях Дантовой лестницы в Горячем Ключе. И служит искусству так, как служил ему Непьянов, как исповедали его мастера эпох минувших. Веру эту, дочь за отца, единственно возможную веру, несет в себе и Наталья Непьянова – мастер, еще только вполовину раскрывший всю мощь своего нерастраченного, заповеданного таланта.
Ф. Самарин.
Литература:
«Пензенская энциклопедия» (Москва, «Научное изд. «БРЭ», 2001 г.).
О. М. Савин: «Пензенское художественное училище», «Времен связующая нить…», «Пенза литературная». (Пенза; Саранск, 1986 г., Саратов, 1984 г.).
О.В.Дунаева: «Пензенское художественное училище. Очерки народного образования Пензенского края». (Пенза, 1997 г.).
И.С. Горюшкин-Сорокопудов: «Годы учебы у Репина». («Художественное наследство. И.Е.Репин». М. –Л., 1949 г.).
К. И. Чуковский: «Илья Ефимович Репин». (ИС. «Речь», 1907 г.).
В. Я. Шанин: «Суриков, или Трилогия страданий». (Красноярск, 2010 г.).
М. А. Волошин: «Суриков (материалы для биографии)».
Л. Маркина: «Александр Иванов: одиссея его Картины». (М., «Наше наследие», 2007 г.).
Изд. М. Боткина: «Александр Андреевич Иванов. Его жизнь и переписка. 1806 - 1858».
В.П. Сазонов: «Виктор Непьянов. Каталог выставки «Пенза—1980». (Пенза, 1981 г.).
В.В. Непьянова: «Виктор Непьянов – романтик русской живописи». (Волгоград, 2000 г.).
И. Крамской (П. В. Шишкин): «Явление народу бунтаря». (Пенза, «Пензенская правда», 18. 05. 1996 г.).
Т. Филимонова: «Художник, кто ты?». «Явление Пугачёва народу». (Пенза, «Пензенская правда», 11. 06. 1996 г.).
О. А. Иванчикова: «Выставка одной картины. «Емельян Пугачёв». Этюды, эскизы, рисунки». (Пенза, 1995 г.).
Б. Н. Молчанов. «Живой родник». (Пенза, «Пензенская правда», 1979 г.).
Б.Н. Молчанов: «Виктор Васильевич Непьянов. Каталог выставки». («Советский художник», Москва, 1980 г.).
Ш. Бодлер: «Жизнь и творчество Эжена Делакруа».
Дж. Ревальд: История импрессионизма». (Москва, 1994 г.).
А. Перрюшо: «Сезанн». (Москва, 1966 г.).
В. Н. Ветрова: «Пикассо». («АСТ, Голос-Пресс», М., 2003 г.).
Маркиз Сальвадор де Дали де Пуболь: «Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим», «Дневник одного гения». (М., 2008 г.).
Б.М. Сандрацкий: «Амедео из Ливорно…». (Эстония, Таллинн, 1989 г.).
Дж. Вазари: «Жизнеописания». (СПб., 1992 г.).